Очередной

Аннотация: Почему я навсегда потерял ключ от двери в прошлое?

— Он придёт. Он всегда приходит, — настаивал болезный, крепко сжимая простыню, словно удерживая остатки рассудка.

Доктор Мартынов поднял глаза от блокнота. Его очки с тонкой стальной оправой чуть скользнули на переносице, когда он спокойно произнёс: — Сергей, вы уверены, что существо, которое описываете — бледный, широкозадый толстый мужчина в готическом костюме, жадный до спермы — это не сон? Или не воспоминание, искажённое психозом?

Пациент дрожал. Глаза его остекленели, будто вечно смотрели на ту сцену, которую он так долго пытался забыть.

— Клянусь. Я чувствовал его. Я чувствовал запах гнили, спермы, немытой задницы и… власти. Конченное лицо с ухмылкой клинического дебила, который выиграл в лотерею миллион долларов.

Доктор вздохнул. Он привык к пациентам с разными навязчивыми идеями. Его считали лучшим специалистом в Москве по острым галлюцинаторным расстройствам. Не потому, что он верил во что-то запредельное, а наоборот — он верил только в разум и метод дедукции. Вещи можно измерить. Расщепить. Объяснить. Проверить научным экспериментом.

Мозгоправ провёл пальцем по планшету, где были фотографии, которые принесли с собой родственники пациента. Детские — обычный московский мальчик. Юность — спортивное ориентирование. И потом — тьма. Пять лет назад мужчина сбежал в Тимирязевский лес. Вернулся через сутки, весь в грязи, с безумным взглядом. Обо всём, что он якобы пережил, рассказал спустя месяц, с тех пор — в лечебнице.

— Вам не нужно пытаться доказывать, что мир полон ужасов, — мягко сказал доктор. — Он и так ужасен, но рационален. Вы были один в лесу. Тишина, тьма, сенсорная депривация, возможно, наркотическое воздействие спор грибов — и ваше воображение…

— Доктор, — перебил пациент, — если вы так уверены… Он приподнялся. — Сходите туда. Одной ночью. В то место. В самое сердце. Посидите. Посмотрите, как это — быть одному с ним. Черт, нет! Ни в коем случае! Я просто пытался доказать вам...

Доктор улыбнулся. В нём было что-то элегантное — выправка офицера, речь римлянина. Он не скатывался в снисходительность — в нём была искренняя доброта учёного, который хочет избавить человека от страха.

— Хорошо. Я схожу. Не потому, что верю. А потому, что вы — мой пациент. И я хочу, чтобы вы выздоровели. Я приду в то самое место, останусь там один. Слушать, смотреть, ждать. И принесу вам ответ.

Пациент затаил дыхание.

— Вы не знаете, на что подписались, — прошептал он.

Ночь в Тимирязевском парке выдалась тихой. Густая тьма, чуть шевелимая листвой. Доктор зашел туда, где должен был орудовать тот самый злосчастный психопат. Сел на поваленное дерево в самой глуши. С ним — термос, фонарик, записная книжка. Он записывал ощущения: «01:00. Шум листвы. 01:15. Темно. Лес спокоен. 02:05. Тело не реагирует. Сонливость. Никаких симптомов».

И действительно — не происходило ничего. Ни запахов, ни звуков, ни «мемберов» и «пафосных речей». Он сидел до рассвета, бодрствуя, рационализируя, наблюдая. И ушёл — с лёгкой усталой улыбкой.

В лечебницу он вернулся с лёгкостью в походке. Пациент ждал в углу, не отрывая взгляда от окна. Мартынов опустился рядом.

— Я был там. Часами. Один. Полночь, без людей. Ничего не случилось. Вы слышите меня? — голос его был мягким. — Ваш мозг обманул вас. А теперь — я вернул вас в реальность. Я взял миф и разрушил его. Это свобода. Вы — не жертва. Вы — человек.

Пациент молчал. Потом заплакал. Но это были другие слёзы — тёплые, освобождающие.

Через три недели он был выписан. Доктор подписал бумаги, пожал ему руку. Тот шёл по коридору, как новорождённый — будто впервые ощущая вес собственного тела.

Снова пришёл в парк. Весна. Всё казалось обычным. Люди, собаки, детский смех. Шёл, не думая. Ноги несли его по знакомой тропе — чуть в сторону от цивилизации. Всего метров пятьсот, нестрашно, сюда часто заходили школьники и студенты для амурных дел. Вокруг — кусты, берёзы, мягкая почва. Ни зла. Ни темноты.

Пока не услышал. Звук. Едва различимый, как стон. Как будто кто-то… скачет?

Он ступал мягко, осторожно. Лес слегка дрожал, будто сдерживая дыхание.

И тогда Сергей увидел.

На поляне, в утреннем свете — огромная мертвенно бледная фигура с короткой стрижкой. Николай. Верхом. Он прыгал на другом мужчине как ласковая бесчеловечная шлюха. Его ягодицы с влажным хлюпаньем опускались, взлетали и снова шлепались о мужской пах. Его тело дрожало. Он стонал как тварь и бог одновременно.

И — не поворачивался.

Секунды обратились в вечность. Пациент хотел закричать, но задыхался. Он стоял как статуя, наблюдая. Николай — не замечал его. Или больше не хотел замечать.

И это — стало больнее всего.

«Он не остановился. Не обернулся. Для него я — воздух. А для меня он — всё.»

Слезы брызнули. Развернулся. И побежал.

Больше некому было его спасти. Все потеряло смысл: доктор, стены больницы, логика, сам свет.

Теперь он был по-настоящему один.